ПОЛГОДА БЕЗ КУЗНЕЦОВА

| | | | |
№22(549)
25-05-2004
Александр Суворов
ПОЛГОДА БЕЗ КУЗНЕЦОВА
ЮРИЙ ПОЛИКАРПОВИЧ КУЗНЕЦОВ — ПОЭТ ГРАНДИОЗНОГО, космического дарования, которому будто бы были вручены ключи от начала и конца всенародного русского бытия, великий, трагический поэт в наше трагическое время.
О последних летах России нельзя повествовать равнодушно: слишком много крови было выплеснуто попусту, как бы невзначай. Бездарные войны, кровавые междоусобицы, ежегодный миллионный исход в небытие русских душ — только в безмерной боли сердца поэта может вместиться вся тяжесть наших утрат.
Сам Юрий Поликарпович называл свою поэзию мифологической, в глубинном смысле этого слова, однако вернее было бы назвать ее духовидческой. Именно духовный мир современности во всей своей трагической обнаженности распахивается перед взглядом читателя кузнецовской поэзии.
Заключительный творческий период поэта прошел под путеводной звездой Данте Алигьери. Именно он, "суровый Дант", стал поэтическим Вергилием позднего Кузнецова. "Путь Христа" ознаменовал путь самого предзакатного поэта, последним произведением стало "Схождение в Ад". Запредельное, сверхчеловеческое бытие — вот поэтическая вотчина Юрия Поликарповича. Путь, схождение, уход — символические, красноречивые вехи уходящего поэта.
Впрочем, назвать поэтическое кредо Кузнецова символизмом — значит не постигнуть сути его духовного склада. Символизм есть опосредованный, иносказательный прием искусства, в сущности, намек на высшую реальность, превосходящую земной порядок вещей. А намек, туманный эзопов язык, безмерно чужд самому природному дарованию этого поэта, равно как и его характеру, складу личности — монументально-величественному по существу. Кузнецов при жизни был, как и теперь, запределен для нашего мира, поэзия для него — богослужение.
В своих стихах он смотрит как бы из вечности, потусторонним вещим взглядом грозного пророка седых библейских времен. Он Иеремия современной поэзии, Иезекииль русского слога. Бездонной глубины образы Кузнецова взирают на нас со страниц его книг.
Поэт-метафизик по существу своему, Кузнецов разворачивает в последних своих произведениях грандиозную, неохватную космогоническую панораму мироздания вечности. Евангельские мотивы "Пути Христа" сменяют инфернальные картины "Схождения в Ад". Суть в том, что в Ад сходил Сам Христос, чтобы после искупительной жертвы на Голгофе освободить страждущие там от начала времен души умерших. Отпустить тени из темницы Аида на вольный воздух.
Кажется странным и необъяснимым, что Ю.Кузнецов помещает в свой Ад целую плеяду выдающихся исторических деятелей, великих писателей и поэтов. Что же, история человечества вместе с ее духовными движителями устремлена в Ад? Впрочем, Данте тоже нередко помещал в адские круги своей "Божественной комедии" великих деятелей прошлого, а порой и своих политических противников, подвергая их адским мукам порой прямо прижизненно.
Возможно и другое — это невольная ревность поэта к движителям истории и великим творцам, которым "повезло родиться" в судьбоносные для мира времена. Это ревность современника к эпохам великих свершений: настоящее низко, настала пора тотального диктата массового человека-однодневки, всемирного плебса, которым правят масс-медиа, когда подлинное величие духа представляется невозможным, и кажется, что сам род людской постигло вырождение на излете истории. Апокалиптик Кузнецов реагирует на это особенно остро: не приведи Бог родиться в сумерках времен.
Не случайно бездна — наиболее часто употребляемый поэтом образ-символ:
Зачем нам старые преданья,
Когда мы бездну перешли?
Нет возврата в прошлое, не повернуть колесо истории вспять. Нужны новые мехи для молодого вина — вот суть этой притчи в двух строках. Вся кузнецовская поэзия как раз и посвящена созданию этих новых преданий, новых трагических образных форм для грозовых идей современности, гремящих над миром. Вот зачем были созданы поэмы "Путь Христа" и "Схождение в Ад".
Кузнецов — духовидец по творческой сути своей. Новое, грозное время рождается ныне из хаоса, и никто не избегнет бури. Гремят раскаты над Землей, череда смертей выкашивает своей неумолимой косой ряды выдающихся деятелей уходящей эпохи. Кузнецов сам из их числа, понявший один из немногих суть происходящего и сумевший узреть тень будущего временного горизонта в вихрях нынешней смуты. Вот истинное значение его великих и грозных пророческих образов. Облаченный в них грядет новый духовный лик Земли и России. В этом величие поэта-пророка.
Он молчалив и сумрачен, как врубелевский Демон, стоящий особняком среди шумной и суетливой писательской братии. Зарницы преданий сверкают в его зрачках. И этот блеск нестерпим, непонятен и страшен для непосвященных, бестолково мечущихся в общем круговороте суеты мира и века сего. Прочь, непосвященные, я гений Юрий Кузнецов!
Он страдал от этой бессмысленно кипящей суетой толпы и собственного одиночества. "Я в поколеньи друга не нашел", — вот его трагические строки, крик оголенной души посреди людской пустыни, ибо это нестерпимая мука — быть безмерно одиноким на мировом провеянном просторе, в столичной сутолоке пустого тщеславия. Каково-то вам было, Юрий Поликарпович, одиноко и беззащитно взирать на грозовые разряды грядущего из вечности!
Нестерпимо для человеческого взора созерцать божественные сферы, — примерно так написал Ф.М.Достоевский об этом провидческом состоянии, которое сам он переживал в минуты перед приступами падучей. Мировая гармония во всей полноте, предельная мировая ясность невыносимы для взора смертного, как и прямой взгляд на солнце. Мало кто даже из великих смог вынести этот нестерпимый свет распахнутой небесной бездны. Библейские пророки, гениальные умы учителей человечества,— их единицы, кто видел воочию, не испепелился заживо и смог поведать.
В этом огне мировой трагедии сгорело множество, и особенно это относится к лирическим поэтам с их нежной, лебединой душой. Пушкин, Лермонтов, Блок, Есенин, Павел Васильев, Маяковский— каждый из них в своей мере изведали небесный огонь, но путь их по острой тонкой кромке человеческой судьбы оборвался безвременно рано. На каждого пал роковой жребий в свой черед.
Кузнецов смог прожить свою судьбу до конца. У него нет и не может быть последователей в подлинном смысле этого слова: кто может понести бремя провидца из нынешней плеяды поэтов? Такие приходят в мир Божий раз в столетие, чтобы, как Орфей за Эвридикой, сойти в ад во плоти и живым вернуться на свет.
Пророк выше поэта по призванию, но всякий пророк непременно поэт, ибо только горящим глаголом стиха, возможно, свести огонь с неба на землю. Но Кузнецов оставил проторенный путь для потомков. Для того, быть может, единственного из них, кто сможет вслед за ним испить из чаши огня. Непостижимо глубока эта сияющая духовная борозда над бездной. Кто судья поэту на белом свете! Открывшаяся ему правда не для всех, но она царит над миром в вышине, словно солнце — ослепнешь, если взглянешь.
Поэт Кузнецов был вестником, приносящим духовное небесное вино в наш скудный и скорбный мир страданий, войн и нищеты. Да возвеселится ныне душа его о Господе. Пламенея всю жизнь внутренним горением, он обрел наконец мир и покой,— те, которых нет и не может быть на земле.
Поразительно невнимание современного нашего общества к поэту, о кончине которого промолчали все средства массовой информации, кроме тех, кому еще дорога Россия. И в этом новом вавилонском столпотворении глобализации и копошащихся в низинах бытия планетарных человекомасс личности метафизической глубины и размаха не встретить.
Уже полгода Юрия Кузнецова с нами больше нет.